– Это на случай, если вы захотите вернуться, пропустив несколько сезонов? – Да. Вон Оскар Кучера согласился же сниматься дальше после перерыва. Как будет со мной? Не знаю. Знаю точно, что в этом направлении я исчерпался. Я благодарен «Ментам», что они были в моей биографии. Судьба артиста – это всё-таки дело случая. Счастье, если изначально попадёшь к правильному режиссеру. Тогда будешь с ним работать не один год и учиться у него. – Что значит «правильный режиссёр»? – Правильный – с точки зрения дальнейшего промоушена. Раскрученного, медийного. Взять, к примеру, «Табакерку» и сравнить ее с любым другим театром. У кого больше шансов почувствовать себя востребованным? Просто востребованным, без всяких разговоров «я талантлив». У актёров театра Табакова гораздо короче мостик к тому, чтобы их заметили. – И некоторые питерские этот мостик нашли. Хабенский, Пореченков, Трухин – теперь они работают с Олегом Павловичем. – Это да. Но сначала Хабенский попал в «Убойную силу» и очень долго там играл главные роли. А Пореченков играл главную роль в «Агенте национальной безопасности». Я же попал в «Ментов», а там другая специфика. В нашем сериале пять человек бегают за одним преступником. Что такое пять актёров в одном кадре? Это значит, всё внимание зрителя делится на пятерых, и каждому герою достаётся по 20 процентов. Даже текст, который может сказать один герой, в этом сериале разбрасывается между всеми. Например, ведётся дознание, и один следователь спрашивает подозреваемого: «Где вы были между 5 и 7 часами?» А второй: «Да, вечера». Третий спрашивает: «Вечера позапрошлого дня». Это делается для того, чтобы интересно было смотреть на тех парней, которые уже понравились народу. К сожалению, в «Ментах» не делают серии с упором на одного из оперов. Иначе говоря, в актёрском мире существуют свои планеты, свои солнечные системы. – Как одна семья? – Нет, не семья, не мафия. Существуют центральные звёзды, вокруг которых крутятся разные планеты со своей атмосферой, дающей жизнь и всходы. Многие мои знакомые ребята попали в эту атмосферу, и у них всё правильно получилось. Я просто не попал туда… – Когда-то вы мечтали стать рок-певцом, а сейчас поёте романсы. Это же совершенно разные истории. – Нет, не разные. Хорошая музыка имеет одинаковые корни. Когда мне исполнилось пять лет, мама купила мне такой маленький чемоданчик зелёного цвета. Это был проигрыватель «Юность». И вот на нём я целыми днями слушал Вертинского, Шаляпина, Верди, Чайковского, Мусоргского, Глинку, Гуно… – Мама привила вам хороший вкус. – Я же тогда не понимал, что это хороший вкус. А в 13 лет услышал «Led Zeppelin», потом влюбился в творчество Фредди Меркьюри и группы «Queen»... – До сих пор памятно ваше яркое участие в телепроекте «Король ринга» – где бокс до крови, без компромиссов. Увлечение юности сказалось? – Это была моя лебединая песня, недопетая ещё в школе. Я тогда подавал в боксе большие надежды, тренеры хотели, чтобы я продолжал занятия и сделал спортивную карьеру. Но возникли трения с близкими: «Отшибут последние мозги – что тогда будешь делать?» И я, в общем, засомневался, тем более что на одном соревновании обидно проиграл – и пребывал в упадническом настроении. А однажды мы с другом проезжали на велосипедах мимо играющих музыкантов – они репетировали, и мы внаглую предложили свои, так сказать, возможности. Они нас отслушали, друга не взяли, а меня взяли. Так и попал я в ансамбль. А они играли на городских танцах, то есть это не хухры-мухры, не пацаны во дворе, а это были такие представительные волосатые и бородатые мужчины. Нам-то тогда лет по 14 было, и, естественно, когда пригласили меня такие взрослые парни… А парням, я думаю, лет по 25 было, но выглядели они просто как Uriah Heep! Для меня это всё настолько было внове, что закружило голову. И как-то незаметно бокс ушёл. По истечении времени – армия, потом другие заботы. Но всё время я как-то жалел о том, что не испытал себя на большом ринге. И вдруг – такое предложение с телевидения! Я с радостью пошёл. И, честно говоря, пережил всё то, чего недоставало мне всё это время. – Вышеупомянутому Андрею Макаревичу предлагали выступать в цирке, кататься на коньках. Но он сказал, что не выступает в цирке, не катается на коньках, а песни пишет. Какое у вас отношение к аналогичным проектам? – И по «Королю ринга», и по «Двум звёздам» я понял, что кое-кто пошёл туда именно с целью вновь обрести широкую востребованность, подсластить рейтинг. Но это ко мне не относится. Идти на бокс, чтобы привлечь к себе большую аудиторию любителей романса, – это, конечно же, абсурд. Само участие в боксёрских ристалищах мне было просто до сумасшедшей степени интересно. Меня аж трясло! Да и «Две звезды» – почти то же самое, на самом-то деле. Я ведь знал, что никогда больше не буду петь эти эстрадные песни, а когда-то у меня этот период был – и ещё мальчиком, на вышеупомянутых танцах, перепели мы всё, начиная с «Машины времени», «Весёлых ребят»… Теперь мальчик я, как говорится, уже не молодой и вспоминаю, что в мои 14 лет звучала как раз та эстрада, которую сейчас опять периодически крутят. Не важно – на день рождения Аллы Пугачёвой или ещё в честь чего-то, но эти песни звучат перманентно. Именно эти песни мы и перепели на площадке «Двух звёзд» с Дианой Арбениной. Это было моё личное удовольствие. армия, потом другие заботы. Но всё время я как-то жалел о том, что не испытал себя на большом ринге. И вдруг – – А вообще – поскольку на коньках я не умею кататься, к цирку отношусь довольно прохладно, а танцевать отбили мне охоту в первом классе, я совершенно органично отказываюсь от многочисленных проектов, когда меня зовут. – Легко вам было работать с Дианой Арбениной? Она ведь весьма характерная, жёсткая персона. – Да, она жёсткая, точно. Но для меня самым главным было то, что она – женщина, девушка. И я к ней относился с максимальным уважением и с пониманием того, что у неё – тонкая душа. А всё остальное – это уже такая ерунда, приложится. Она оказалась на поверку очень вдумчивым, слышащим, внимательным партнёром. Мне с ней было очень легко. Она хорошая девчонка. – Напомните, какие песни довелось вам исполнить с Дианой. Что получилось особенно удачно? – Мы с ней неплохо спели «Лирическую» Высоцкого. («Здесь лапы у елей дрожат на весу».) Очень здорово получилось. – Можно в хорошем смысле «ужаснуться» широте диапазона ваших жизненных занятий – от запрессовщика труб до музыкальных пародий… – Не намерен останавливаться! Надеюсь, что со временем всё-таки получится «более подробно» заняться конным спортом. Не прочь также увлечься всем, что связано с водными видами спорта. Хоть подводными, хоть надводными – дайвинг, сёрфинг… Не знаю, получится ли что-то насчёт гор. Я один раз залез под Красноярском на одну из скал на Столбах, на съемках «Улиц разбитых фонарей». Мне, в принципе, понравилось, я не боюсь высоты, но всё же подумал: тяжёлая работа, чёрт возьми! – А по натуре своей вы скорее космополит или блюститель гнезда? – Я назвал бы себя пульсирующим домоседом. То есть наступает момент, когда меня вся эта кутерьма просто приводит в бешенство. Тогда мне нужен диван, тёмный угол и полное одиночество. И пока я не отлежусь – это может быть три дня, это может быть неделя – я недееспособен. А потом опять поднимаюсь и тихо начинаю распространяться. (Смеётся.) – С плотным гастрольным графиком много не належишь. – Ну да. Близкие не всегда в восторге, но принимают это как должное. Если есть возможность, всегда едут за мной. У моей жены жёсткая установка по этому поводу. Просто у нас ребёнок, и ещё сейчас выросло множество различных обязанностей, поэтому не всегда мы можем сочетать. Но как только появляется шанс, жена Юля с дочкой Василисой едут со мной. А вообще у меня постоянный дефицит времени. Даже полениться как следует не удаётся. Хотя я прямо-таки вдохновенный лентяй! – Это «вдохновение» не помешало вам сыграть целое множество бравых военных. А сами служили? – Да. После школы я поступил в Харьковский университет на заочное отделение филфака. И когда отучился год, меня забрали в армию в топогеодезический отряд. Компьютеров тогда ещё не было, и мы вручную определяли азимутные точки для привязки ракет. Кодировали объекты и затем закладывали информацию в крылатые ракеты. Направляли их на врага. Сначала прицел был на США. А когда начался разрыв с Польшей, мы тут же перепрограммировали ракеты на неё. – Получается, и вы тоже приложили руку к холодной войне? – Это был 1982 год. Польша оказалась «врагом» и была заложена в программы крылатых ракет. Много позже мы с театром приехали туда на гастроли, и один поляк спросил меня: «Когда у нас была революция с Лехом Валенсой, где ты был?» – «В армии». – «Так ты был против нас!» – «Ну да, а что было делать?» Подискутировали, но до драки дело не дошло. Пока я служил, многое уяснил для себя. Например, понял, что все мы находимся в руках военно-промышленного комплекса. ВПК – это спрут, очень мощная, агрессивная сила. Наша страна думает, что она живёт за счет нефти и газа. Нет. Мощь-то вся наша – в ядерных боеголовках, которых у нас хватает. Хотя не удивлюсь, если сейчас мы уже не такие мобильные и обороноспособные, как раньше. Коррупция и воровство добрались и до армии. Скоро некому будет Родину защищать. Да и патриотизм куда-то пропал. – Что вам интереснее – в кино сниматься, в сериалах, играть в театре, петь на сцене, боксоваться на ринге, работать на заводе у станка? Или просто тусить с друзьями в переходе с гитарой, что тоже бывало… – Хороший вопрос. Честно сказать, «Король ринга» именно оттого был так потрясно замечателен, что, скорее всего, это именно разовая акция. Для меня – такое реальное счастье, я просто обалдевал. В одно и то же время я и сыграл боксёра, и по-настоящему стал им. Это выглядело, как будто я в Лас-Вегасе. Я легко абстрагировался и чувствовал себя каким-то там Мохаммедом-Тайсоном. (Смеётся.) Хотя понятно, какой там у меня уровень и всё такое. Но внимание, которое сопутствовало этому акту на «Первом канале», было не из последних. Смотрела почти вся страна! Так или иначе, со своими приоритетами. И я испытал потрясающий драйв. Ну, и плюс само состояние боя. Это упоение, конечно, это здорово! Масса адреналина, который при этом абсолютно чистый. Ведь не с быком ты соревнуешься, не в шахматы, не в командном заплыве участвуешь. Ты реально вышел биться, в совершенно естественных условиях поединка. И всё-таки жизнь богаче, многограннее. Понятно, если всю жизнь боксировать – приятного в этом мало. – С головой будет плохо. – Да-да-да, очень плохо. И с головой, и с семьёй, наверное, и с самооценкой. Как-то на досуге смотрел я интервью Майка Тайсона, одно из последних, когда уже погряз он в проблемах. В общем, зрелище тяжёлое. А по драматичности интервью, конечно, сумасшедшее. Трагедия личности там предстала впечатляющая. Я преклоняюсь, конечно, перед его талантом. И мне искренне жаль этого человека. Ну, а насчёт «потусить»… Вот у меня друг есть, замечательный поэт, музыкант Кирилл Комаров. И он находится сейчас в состоянии такого лёгкого парения над землёй. Он пишет музыку, в Питере довольно известен: «Зимовье Зверей» – Кирилл Комаров, Миша Башаков… Это такая известная группа. При этом Кирилл стоит особняком и живёт в лёгкой такой нирване, это для него норма. Я ему иногда завидую. То есть это совершенно иное мироощущение. И я прямо чувствую, что мы – абсолютно разные люди. Я не могу чужую рубашку на себя надеть. Поэтому потусить, наверное, это здорово и жить так – это классно. Но меня разрывают другие вещи, и я точно знаю, что вряд ли мне удастся тусоваться долго. Хотя я проживал и такой период, и было счастливое время, когда я нигде не работал. Вообще! Талонная система у нас в стране, дефицит, очереди. А я тогда купался в проруби, ходил на прогулки. Удивительная жизнь! При этом можно было уйти совсем уж далеко, вообще куда-то в прострацию. Но я туда не успел уйти, поэтому не могу сейчас сказать, хорошо ли там на самом деле. А потом на заводе я реально вкалывал. Завод – это, конечно, самая тяжёлая вещь, хотя бы потому, что с творчеством там меньше всего соприкосновений. Разве что существуют там какие-то слесари-вальцовщики, тончайшие в своём деле таланты, к которым обращаются все: «Дядя Вася, помоги». Дядя Вася – раз – и помог. И все в шоке. Но я не был таким дядей Васей, поэтому точно знаю, что на заводе вряд ли мог бы добиться большого уважения. Теперь отвечу про кино. Кино – это потрясающая вещь. Кино, естественно, круче сериалов, поскольку сериалы требуют большей скорости, и ты меньше погружаешься в процесс. Кино – классная работа, но она тоже сравнительно быстро заканчивается. Из тебя вырывают это всё – ооп – и нету. И ты уже бежишь вперёд, ты уже дальше ищешь, и когда это выходит в прокат, оно – сзади тебя. Ты на это оглядываешься, но ты не с этим. Да, можно прийти на презентацию, ещё на какие-то посиделки, но ты уже живёшь другим. Это всё время отстаёт от твоего графика. Ты как бы немножко не здесь и не сейчас. – На раздвоение личности похоже. – Да, что-то такое есть. Но это я говорю исключительно о своих ощущениях. А с сериалами вообще особая история. Невозможно погрузиться в них до конца и вживаться в роль: там жёсткие сроки, всяческие проблемы, в том числе и материальные. Финансирование, затратность – всё влияет. Поэтому есть ещё один путь, своего рода «Короли и капуста». Это – купить дом, завести натуральное хозяйство и исчезнуть из всей этой суеты. – Поговорим ещё немного о нашем любимом боксе. Как думаете, если Николай Валуев и любой из братьев Кличко начнут хлестаться, у кого шансов больше? – Ну, не знаю. Иногда ведь один удар решает всё. И намного превосходящий соперника по технике, по мировоззрению боксёр не раз проигрывал просто оттого, что расслабился на долю секунды. – Вы не расслаблялись, когда бились? – Бывало. Но это не значит, что сам себе говоришь: «А вот тут я расслаблюсь». Сам организм так работает. И если чуть-чуть не сошлись звёзды, наказание за это неминуемо наступит. И Виталий, и особенно Владимир Кличко, понятно, гораздо техничнее Валуева. Но болеть будем, конечно, за своих. Хотя у меня нет отношения, что Кличко – не наши. То есть я за них болел всегда. Видел, как они боксируют. Но Николай – вообще «в доску» свой, «Никола Питерский»… – Актёр театра и актёр кино – это действительно разные профессии? – Абсолютно точно. Но это не вопрос о том, что легче или труднее. Это – по поводу времени и места. В кино всегда эпизодическая работа, а в театре ты проживаешь реально. Есть история, она с чего-то начинается, чем-то заканчивается. И всю эту историю ты проживаешь перед зрителем, и зритель переживает её вместе с тобой. Единство времени, места, обстоятельств. И это некий акт – назовём его пафосно. Это некое такое, ну, не знаю… – Самосожжение, что ли? – Неет! Это уж через край! – Но многие актёры даже заболевают, настолько эмоционально переживают погружение в роль. – Ну, это ещё неизвестно, отчего они заболевают. Я сейчас о другом – о том, что актёры и зрители, они вместе в этот момент. Происходит подлинное единение в момент происходящего. Согласитесь, таких ситуаций в жизни очень мало. Редко куда вы можете прийти и объединиться в каком-то таком проживании и переживании. В театре это возможно. – А в кино, разумеется, страсти заочные. – Там ты сыграл и пошёл дальше. А потом люди сидят в зале и переживают. Ты находишься один на один с режиссёром, с камерой, с оператором и с твоим партнёром. И если что-то не получилось – можете посмотреть, переиграть, переделать. Это совершенно иной подход. Там просто нужна актёрская природа, режиссёрское мышление, операторское мастерство. В кино главные вещи – именно в работе. Плюс существует ещё и монтаж, где могут тебя так показать, как ты и не представлял. Поэтому это даже чисто технологически другое искусство. – Киноплощадка вас с кем-то сдружила? – Приятельские отношения завязываются, но когда заканчиваются съёмки, люди расходятся по своим дальнейшим проектам. Остаются лишь тёплые воспоминания. При встрече, естественно, все улыбаются, обнимаются: «О! Привет!» – «Привет!» Но не больше. А дружить – некогда. – С Андреем Краско вы вместе снимались… – Да, были знакомы. Не раз сиживали в компаниях. Но Андрей жил своим миром, я – своим. Хотя и общались немало. Его безвременная кончина многих просто шокировала. Да и я до сих пор как бы в недоумении: как же это – человек жил, работал, творил – и вот никогда уже его не будет… – Среди актёров прошлого были у вас кумиры? – Да, я большой поклонник Евгения Евстигнеева, Евгения Леонова. Мне очень нравятся также Павел Луспекаев, Иннокентий Смоктуновский, Вячеслав Тихонов, Василий Макарович Шукшин. Да, в общем, вся плеяда актёров той золотой поры нашего кино. – В кино вы Маяковского сыграли… – Да, было дело. – У вас ведь есть явная на него похожесть. – Да? (Смеётся.) Я Маяковского читал ещё в театральном институте, мне это было очень интересно. Мы много разговаривали о Маяковском с моим педагогом – Александром Николаевичем Куницыным, он был вообще у нас зав. кафедрой речи. Неплохо у нас всё там складывалось и о Маяковском, но потом как-то тема эта ушла. И вдруг на сериале «Есенин» предложили мне роль Маяковского. Я, естественно, начал опять о нём читать, мне стало очень интересно. Странная судьба у Маяковского, очень странная. Даже и в связи с его поэтическим даром. Там ведь трагедия огромная, которую до сих пор не раскрывают во всей полноте. Странная его смерть, до этого у него был серьёзный кризис – и на личном фронте, и с творчеством не всё было в порядке с точки зрения власть имущих. Он страшно это всё переживал. Незадолго до смерти Маяковский сделал выставку к юбилею «Окон РОСТА», презентацию своих стихов и так далее. Были приглашены все, но никто из правителей не пришёл. Для него это было ужасным ударом. Он ведь был серьёзно вовлечён в общественную жизнь. Но всё равно корни-то поглубже, всех его проблем. Никто об этом пока не делает настоящих фильмов. Показывают лишь странности его самоубийства, странности его личной жизни. А они же все взаимосвязаны, независимо от того, покончил ли он жизнь само- убийством, не покончил ли; кого он любил, кого не любил; участвовал ли в революционном движении… Это весь его характер, из чего он складывался, из чего соткался. Его поэтический дар – он случился благодаря или же вопреки? Разобраться бы во всём этом. – Это может быть делом вашей жизни. Найдутся если сценарист и режиссёр достойные. А тут и вы – Маяковский «сам»… Мировая роль. – Он интересный человек, очень. И странный, загадочный. Столько людей его не любят, столько обожают! А многие просто отвращены от него, и он неоднозначный в этом смысле человек. Поэтому – да, там много можно рассказать. Только главное, чтобы это не получилось, как с «Адмиралом», где в угоду голливудским стандартам была попрана и фактологическая составляющая, и многие, многие, многие вопросы, исторический контекст. Как-то так там всё прилизано. Ну, в общем, ерунда какая-то, честно сказать, а не адмирал Колчак. – Современные фильмы даже цветностью своей неуёмной могут шокировать. – Актёры многие говорят: «Вот, поучаствовал в очередном цветном фильме о войне, ну, как книжка-раскраска получилось». Словно ребёнку дали цвета оформить. Мало того, что вообще с правдой у нас проблемы возникают большие, так теперь ещё и эти цветные весёлые картинки. Но ведь ясно же, почему они цветные, почему эти невообразимые цвета вообще появились. Это такие шаблонные психоформулы: воздействие на зрителя, стремление приковывать его внимание. Для этого и используют все эти сладкие ингредиенты. Запущена машина по деланию денег, по выдавливанию этого, как его? – рейтинга и всего остального. Ну, такая чепуха! И кинодеятелям этим остаётся надеяться только на то, что рано или поздно все сломаются, свыкнутся и будут полностью подчинены культивируемым ими законам. Они должны верить, что наконец-таки человеческая природа изменится, и все люди будут послушно, когда требуется – кайфовать, плакать, негодовать – полностью будут управляемыми с помощью их приёмчиков. Да здравствуют зрители-зомби! Ужас… – Интересно, религиозный ли вы человек? – У Станислава Ежи Леца есть очень классная фраза: «Верую ли я в Бога – об этом знает только Бог».
|
