Выйдя из офиса-корабля Александра Любимова, где закончилось моё с ним интервью, я тут же позвонил Росту: «Я от Любимова вышел, где встретимся?» Дворник на Фрунзенской набережной чуть метлу не выронил, уставился, как на воскресшего. «Что за тип?» – подумали мы, как видно, одновременно. Чуть погодя я понял: метельных дел мастеру послышалось, что «я от любимого вышел…».
Вот ведь оно как в жизни всё переплетается, переиначивается, наизнанку выворачивается: слова играют с тобой, как бантик с котёнком, жизнь пихает каменья за пазуху, а белое, нередко ещё засветло, становится чёрным. Как мысли предавшего тебя друга. Или вываленное перед всеми грязное бельё.
Давно ли, казалось, было: Сергей Рост на пару с Димой Нагиевым поставили на уши целую ядерную державу своим юморительно-уморительным триллером «Осторожно, модерн!». Пьяный чёрт не сыграл бы смешнее того, что вытворяли в кадре эти сногсшибательные два кадра! Но – раз! – и к чёрту полетела и их многолетняя дружба, и плодотворное сотрудничество.
За ресторанным московским столиком об этом и многом другом эксклюзивно повествует сам «без вины виноватый»…

– Сергей Анатольевич, начинать разговор лучше с главного: если с Пушкиным – то про Дантеса. Если с Ростом – естественно, про Нагиева. Чем был вызван ваш исторически значимый для народа разрыв? И чем подробнее, тем интереснее.
– Я это всё понимаю: «чем подробнее»… Но если я начну об этом рассказывать, то пройдёт несколько часов, прежде чем я замолчу. Это ведь пятнадцать лет моей жизни. И довольно бурных пятнадцать лет: шёл мой рост и становление меня как личности, как артиста, как человека. Об этом можно написать интересную книгу, и меня давно уже все подбивают. Но я не хочу эту книгу писать, потому что противно. А противно, потому что я не хочу уподобляться людям, которые пишут гадости о своих друзьях, чтобы заработать деньги. Я не хочу, чтобы это так выглядело. Но, может быть, я всё-таки её напишу, «оставлю наследие», чтобы потом кому-то было в назидание. Особенно занимающимся психотерапией будет, наверно, любопытно её почитать.
– А если, так сказать, предвосхитить её появление…
– Дима – с одной стороны, это моя самая сильная человеческая привязанность была в жизни, если оглядываться в прошлое. И, соответственно, самое моё сильное разочарование в людях, в дружбе и вообще во всём. Такой боли, таких ударов, какие он мне наносил, мне не наносил никто. И никто так не предавал, не унижал, не оскорблял меня. Это, конечно же, невозможно забыть. Но можно со временем по-другому воспринимать. Более весело, что ли, потому что все мы должны быть в этом мире очень стрессоустойчивыми. А помогают этому только самоирония и юмор. Это единственное, что позволяет выжить в нашем жестоком мире. И если не будет этой стрессоустойчивости, амортизатора, и я не смогу рассмеяться над чем-то, да и над самим собой в какой-то ситуации, то я просто не выдержу. И никто не выдержит.
– В данном случае важно, чтобы внакладе не остались читатели «Конкурента».
– Когда я говорю о Диме, это касается всех журналистов и людей, которые его знают, с ним общаются сейчас или будут общаться потом. Нужно иметь в виду самое главное правило – то, что составляет его основу: он всё время врёт. У него нет ни одного жеста, взгляда, слова, которое не было бы продумано, которое не было бы сто раз выверено перед зеркалом, перед родными, перед близкими, не отрепетировано и не служило бы его карьере. То есть «вот так я должен сделать, чтобы произвести более глубокое впечатление. А это я должен сказать, потому что девчонкам понравится. Вот так я должен сделать, потому что бабы от этого млеют. А так – потому что это вызовет эффект сенсации у газетчиков. Вот здесь я должен поднапрячься и это нужно сказать, потому что…» Он придумал самого себя полностью. Он придумал себя и убедил себя и всех остальных, что он великий, дорогой, самый лучший, самый красивый, самый сексуальный, самый талантливый и самый-самый! Убедил себя и после этого – всех. То есть это, с одной стороны, болезнь. А с другой стороны, это болезни общества, ибо каково же то общество и каковы те люди, которые позволяют себя, как баранов, вот так одурманивать и оболванивать? Я видел механизмы, которыми достигаются те или иные результаты в шоу-бизнесе, как раз на его примере. И мог только улыбаться и смеяться по поводу того, как просто, оказывается, можно околпачить людей, используя радио, телевидение и прессу для создания образа, который тебе нужен. И заставить думать о себе так, как нужно тебе и твоему кошельку. В этом можно даже брать с него пример – людям, которые хотят открыть школу подлецов и негодяев.
– Он бы был там преподавателем номер один?
– Совершенно точно! И он бы, конечно, очень многому научил людей, которые хотят идти к своей карьере, невзирая ни на что, не оглядываясь и не сомневаясь. Все средства хороши. Всё возможно. Всё дозволено. Можно идти по головам, по трупам, можно менять убеждения, ориентацию, что угодно. А в результате он на все вопросы может рассмеяться и сказать: «Зато ведь я достиг результата! Зато ведь я вот где! А ты что со своими принципами, со своими морализациями, со своими взглядами романтика? Чего ты-то достиг?» У нас с ним из-за этого постоянно возникали разногласия. Это мягко сказать – «разногласия». Но во всех наших недопониманиях и спорах я опять же, говоря коротко, уступал. Я гасил конфликты. Есть такое выражение – «не расшатывать лодку». Я гасил конфликты, я проглатывал обиду, я сносил оскорбления. Я просил уже под конец всю съёмочную группу «Осторожно, модерна!», «Однажды вечером» и всех наших совместных передач, чтобы как-то найти с ним взаимопонимание, каким-то образом помириться. Всё-таки надо кормить детей, всё-таки контракт, всё-таки это стабильность, ля-ля-ля… Делегации ко мне приходили втайне от него, чтобы я пошёл и помирился с ним. И я шёл, мирился, делал этот шаг, уступки. Он воспринимал эти уступки как проявление моей человеческой и творческой слабости. И, откусив палец, захватывал дальше локоть, руку и уже отхватывал всё по самое плечо. И пытался грызть дальше.
– Свят-свят, страсти какие…
– Последним его предложением, которое меня обескуражило окончательно и поставило все точки над «i», явилось вообще Нечто! Я тогда понял, что дальше уступать уже некуда, как в сказке про золотую рыбку. Дальше уже действительно некуда было. Вот это я уступил, вот это и вот это. Но когда вдруг мне ТАКОЕ предложил друг, с которым мы начинали ещё в театральном институте, с которым прошли огонь, воду, медные трубы, повидали всё на свете и ради которого я даже ломал свою карьеру… Я всегда писал такие сценарии, чтобы он выглядел лучше. Я всегда оставлял ему последнее слово. Я всё время работал где-то на него, понимаете. И после всего, что между нами было хорошего, человеческого, – я просто уже и не говорю про то, что это была хорошая бизнес-штука, которую он в результате потерял, – он мне в один прекрасный день предлагает: «Хочу со следующего года, чтобы я был один в титрах, чтобы я был один на экране со звёздами не меньше, чем Алла Пугачёва, Киркоров и остальные. А ты просто продолжай писать мне сценарии, подноси мне чай, чисть мне ботинки». Естественно, что мог ответить на это мужчина? Если он мужчина, а не педик? Естественно, он мог только ответить: «Пошёл ты на хрен!» И, собственно говоря, мы из-за этого и расстались. Это была уже последняя капля, после которой я, кого только ни спрашиваю, встречаю полное одобрение и поддержку своих действий. Ко мне ведь многие подходят с этим вопросом, на улицах люди автографы берут: «А что, собственно, произошло?» Я говорю: «Вы бизнесмен? Вот вы вместе построили предприятие, пятьдесят на пятьдесят вложились, а потом ваш друг вас выгоняет с этого предприятия и говорит, что он будет здесь хозяин и всё такое. Что, после этого какие-то нежные чувства остаются? Какие-то недоговорённости, может, или планы о том, как мы будем ещё вместе крестить детей…» Да нет. Хорошо, что друг друга ещё не поубивали.
– То есть у Нагиева, как в повести Оскара Уайльда…
– Да-да, наверняка есть где-то у него портрет, где вымещены все его недостатки и пороки...
– Где он старый и отвратительный…
– Кстати говоря, я его давно не видел, но мне говорили люди, которые его периодически встречают, что он очень постарел. Значит, как раз такого портрета Дориана Грея у него нет, потому что все его ужасные преступления против человечества ложатся на него тяжким грузом.

продолжение на 3 стр.