начало на 1 стр.

Мне хочется, чтобы развивалась конкуренция, чтоб было много этих самых предложений. Я – за разнообразие. Мне кажется, из разно-
образия выйдет толк. Я поддерживаю разнообразие во всём – чтоб было много радиостанций, пусть цветут все цветы, носятся всевозможные наряды, самых «невозможных» фасонов… Надо мной часто подтрунивают друзья, говорят: ты такой плюралист, а ведь нужна крепкая рука, чтоб навести порядок. Я не уверена в этом. Мне хочется, чтобы у всякого человека было своё мнение. Своя свобода добрых действий.
– Да, в успешных странах это уместно.
– А вы считаете, если нас построят в колонны и будут давать распоряжения, мы будем более счастливы?
– Я считаю, что абсолютная свобода нашим гражданам противопоказана. Об этом практика свидетельствует. Учить русского человека надо не только «с детства», но и когда он уже «сам себе голова». Только «наши люди» бросают окурки и бутылки на пляже, только «у нас» считается «круто» гонять по встречной полосе, материть «яйцеголовых блондинок», драться на свадьбах, надираться на поминках, плевать под ноги, хамить старикам, ездить зайцем, поджигать лес…
– Конечно, жаль, что в нашей стране есть глупые и безответственные люди, которым начихать на всё – они разжигают костры и бросают не только окурки, но и гостей из окон. Однако я не верю, что если запрещать, это приведёт к чему-то. Нельзя постоянно решать за человека. Если всё запретить, человек будет всё менее и менее ответственен за что-то. Это как и с терактами – вы можете поставить рамки, металлоискатели в каждом троллейбусе (пусть даже это невозможно), но ведь не это надо исправлять, чтобы терактов не было. Конечно, нужен контроль и в Домодедово, и где угодно. Но это не первой необходимости забота. Мы не можем везде поставить металлоискатели. А потом что – нельзя будет провозить жидкости, затем вообще запретят ручную кладь… Бессмысленная цепочка перестраховок.
– «Есть агентурные сведения», что родители были весьма демократичны в вашем воспитании. Предположу, что порой и выпить за семейным столом вам не возбранялось. Тайком вы и покурить могли. Или за полночь где-то задержаться. При этом вы не выросли ни взбалмошной, ни капризной, ни развязной. Это я к тому, что нужна золотая середина между жёсткостью и демократией. В том числе на государственном уровне.
– Главное, нельзя называть демократией полную анархию, всё-таки это разные вещи. Демократия – когда есть разные мнения, и люди договорились, что «мы учтём мнение большинства и будем делать так, как решило большинство». При этом мне бы хотелось, чтоб за меня никогда не решало большинство – что мне смотреть по телевизору, что мне есть, во что мне одеваться. Тут должны быть разные мнения. На мой взгляд, самое лучшее воспитание – это когда тебя любят. И когда ты чувствуешь эту семейную любовь.
Вот вы говорили о демократичности моих родителей – и это правда, они добрые адекватные толерантные люди. При этом, если честно, мне мало что сходило с рук, мои родители всегда мне говорили: «подумай, в чём ты виновата, в чём ты не права, надо быть очень требовательной к себе». Это и хорошо и плохо. Плохо, когда это чрезмерно, когда во взрослой жизни ты всё время себя одёргиваешь: «а не получится ли чего дурного», «я не имею права» и прочее. Наблюдаю, как многие молодые мамы общаются со своими детьми, и бывает обидно, что часто не хватает им настоящей человеческой любви. Если бы люди с детства чувствовали эту любовь в семье, они не были бы такими озлобленными, не срывались по пустякам.
– В интернете есть упоминание, что ваш муж – журналист Василий…
– Это в прошлом. А вообще я из тех людей, которые неохотно посвящают журналистов в личную жизнь. Детей у меня нет, но есть человек, с которым я как-то разделяю прелести и невзгоды этой жизни.
– Если о первом муже масса подробностей – «журналист Василий», может, и о втором скажете столь же объёмно? К примеру, кондуктор Павел…
– Вот и хорошо, так и напишите – «кондуктор Павел»!
– По призванию своему вы филолог, это чувствуется. А знаете, как переводится «Фёкла»?
– Греческое имя. «Благодать божья». «Фё» – как «Теос», Бог. «Кла» – тоже нечто славное. Славное, хорошее слово, немножко старое, эмигранты так любят говорить.
– Про святую мученицу Фёклу слышали? В далёком 293-м году она язычников к Христу приводила. В итоге финал её был страшен – после продолжительных мучений она была обезглавлена.
– Вы знаете, я была в монастыре Святой Фёклы в Сирии, и там как раз эта история рассказана была – как она прошла всё это и как её язычники преследовали. Горы вокруг, крошечное ущелье между горами. Древнее предание гласит, что горы расступились – и она смогла тогда спастись. Совершенно замечательная это земля – Сирия, на меня она произвела большое впечатление уже тем, как тысячи лет люди самых разных вероисповеданий живут бок о бок – всё невероятно перемешано, и поразительная терпимость среди них установилась. Меня по-настоящему это впечатлило. Мне показалось, что мы могли бы многому у них научиться. Хотя сейчас там трудные времена.
– Вот уж где не революция, а эволюция: Дамаск – это ведь самая древняя столица из всех. Тем не менее и там негодование людское рвануло…
– Как раз недалеко от Дамаска это урочище, где святая Фёкла спасалась. Удивительная земля. Я вообще очень люблю путешествовать, во всяких старых христианских местах бывать. Конечно, замки, монастыри, церкви – это средоточие искусства, если мы говорим о древних временах или о Средних веках. И поскольку я очень люблю всякое искусство – изобразительное, архитектуру, скульптуру, то обожаю ездить и что-то такое разглядывать.
– Набожность, религиозность, вера. Как у вас с этим?
– Я не набожный человек. Есть всё-таки очень разные вещи в этом направлении, у нас дома об этом хорошо знают и помнят. Есть вера в Бога, а есть религиозность. Я человек не очень религиозный, скорее для меня это часть культуры. Папа мой был человеком воцерковленным, в детстве мы с ним часто ходили в церковь. Сейчас вокруг довольно много людей новообращённых. У меня же эти вопросы ассоциируются именно с корнями семейными. Но быть человеком религиозным и воцерковленным мне довольно трудно, потому что я, мягко говоря, не со всем согласна.
– И в то же время не готовы, видимо, атеистически заявить – Бога нет!
– Знаете, я прочитала книжку про Александру Львовну Толстую, дочь Льва Николаевича. Она была человеком очень религиозным и очень негативно относилась к тому, что в школе, которую она открыла в Ясной Поляне, ввели в 20-е годы антирелигиозную пропаганду. Она потом уехала за границу, читала там лекции о Толстом, создала толстовский фонд, очень действенно помогала эмигрантам, спасала людей. И вот однажды, когда она читала очередную лекцию, подходят к ней студенты из России, из Советского Союза, и говорят: вот, Александра Львовна, вы так всё прекрасно рассказываете, но сами мы считаем, что Бога нет. Она их спрашивает: «Скажите, пожалуйста, а вы воруете?» – «Нет». – «А вы убили кого-нибудь в своей жизни?» – «Нет». – «А врёте вы?» – «Стараемся не врать». – «Почему же вы этого не делаете, откуда вы знаете, что это недопустимо?» – «Ну, как-то так… Просто мы знаем, что это нехорошо». – «А вам не кажется, что Господь нас учил именно этому? И именно так поступают христиане?»
Понимаете, невозможно относиться как-то по-советски к тому, есть или нет Бог на небесах. Мне кажется, очень важно во что-то верить. Если вера ваша обретает форму православную, то вам, конечно, легче, потому что вам помогает всё это. Если вы как-то верите сами, тоже это вашу жизнь облегчает. И мне думается, что страны, которые не пережили религиозную катастрофу, как, например, Польша, имеют по сравнению с нами массу преимуществ. Польша тоже была социалистической страной, но там такие истовые католики, что даже советская власть, придя туда после войны, понимала, что ЭТО невозможно вытравить. Там и антирелигиозная пропаганда, и отношение к верующим людям были всегда гораздо более щадящими. Это та вещь, которая очень прочно держит всю страну, всю нацию вместе. Нам же очень тяжело, что это вытравили.
– И всё-таки я скажу так: хорошо, что Льва Толстого в своё время отлучили от церкви.
– Формально это не так называется, но можно сказать, что и «отлучили»…
– Этот факт добавил уникального шарма к его и без того грандиозной личности.
– Но, по-моему, нельзя сказать – хорошо это или нет, его отлучение. Для кого хорошо? Прошло около ста лет, как это всё состоялось, и много было разговоров о том, чтобы то решение отменить. Но ему самому это точно не нужно! И всё же порой не мешает вспомнить об отторжении Толстого от церкви. Кстати, когда они писали эту бумагу, то очень старались избежать слова «отлучение». Так вот, Толстому это всё не нужно. Нужно только нам – чтобы ещё раз задуматься над теми вопросами, которые задавал себе и всему обществу Лев Николаевич, и в чём он расходился с тогдашней церковью. Церковь переживала тогда не лучшие времена, и непризнание Толстым церкви как институции объяснимо ещё и тем, в каком состоянии находилось тогда русское православие. Так или иначе, вопросы, которые задавал Толстой по отношению к русской православной церкви, не потеряли своей актуальности до сих пор. Могу показаться нескромной, но у меня тоже к современной православной церкви возникают многие вопросы.
– Да, в принципе, у кого их нет? А вот здесь, в аккуратной шпаргалочке, у меня записано: «С какими вопросами вы могли бы обратиться ко Льву Толстому?»
– Лев Николаевич Толстой… На мой взгляд, это настолько выдающаяся фигура, что мне трудно относиться к нему по-родственному. Всё-таки величие его, масштаб затмевают человеческую связь. А вот когда я вижу какие-то вещи его жены Софьи Андреевны или же на её могиле оказываюсь, у меня возникает больше именно родственных чувств.
Толстой был очень противоречивой фигурой, и многие из вещей, которые он проповедовал для всех, относительно его собственных родных и близких уже не работали. Теоретически это было одно, а в его жизни иной раз представляло собой совсем другое. Для меня важны не столько ответы, которые даёт Толстой, сколько вопросы, которые он ставит. Я часто с ним не согласна, но порой парадоксально и любопытно само то, о чём он заставляет нас думать, куда он нас тыкает носом – посмотри, задумайся об этом… Недавно читала статью Толстого об искусстве. Я беззаветно люблю искусство, но он, к моему огорчению, пишет – как же это ужасно, если всю жизнь люди посвящают тому, чтобы дрыгать ногами или перебирать пальцами. Как это бессмысленно, что они получают большую зарплату да ещё эксплуатируют людей, таких как машинист сцены, обслуживающий их бессмысленные занятия… Я совсем не могу принять такие выводы и так относиться к искусству! Но обострённое чувство несправедливости, попытки найти ответы на неразрешимые вопросы – они, конечно, во Льве Николаевиче потрясают. Он всё это делал не умозрительно, он ведь не сидел в бархатном кресле, думая о том, как тяжело жить крестьянам. Этот человек невероятно страдал, его реально мучило многое из того, что он видел.
Но, с другой стороны, Софья Андреевна очень хорошо пишет в дневнике своём: «Лев Николаевич всю жизнь делал всё, чего он хотел. Хотел – занимался хозяйством, хотел – писал книги, хотел – разводил японских свиней, хотел – пахал, уходил в народ, занимался образованием. Хотел – всё отрицал. Если бы я, когда бы то ни было в своей жизни, могла позволить себе делать то, что я хочу! Но такого не бывало никогда». Это немножко вольный пересказ, но по мысли я правильно говорю.
И, конечно, Толстой был создан не для того, чтобы создавать уют для ближних. Его предназначение являлось гораздо более значительным. Бог его послал на эту землю не затем, чтобы удовлетворять чьи-то интересы. И правильно, что та же Софья Андреевна ничего от него не требовала, кроме того, чем он сам хотел заниматься.
– Сейчас вроде бы уже нет таких значимых мыслителей. И не потому, что оскудела земля. Просто мир стал другим. Он опирается на тысячи предшествующих мудрецов, в том числе и на самого Толстого.
– В настоящем нет такой личности, это правда. Вообще, сейчас не время личностей. Была эпоха Возрождения, эпоха ярких индивидуальностей. А Лев Толстой, наверное, вообще один из последних представителей «матёрых человечищ».
В последние годы, по-моему, время заметно меняется в сторону субъективной оценки, именно взгляд личности интересен. Я вижу это и по журналистике, где общая информация уже никому не нужна, её легко можно снять с лент агентств, из Википедии в любую секунду скачать. А вот экспрессивное мнение, нетривиальный взгляд, нестандартное мышление, интересная логика – именно то, что сейчас нужно. Я даже думаю, что уже и путеводители не интересны, если написано: собор построен в таком-то году таким-то архитектором. Хочется ощущать душу – то, что мы имеем в тех же персональных блогах.
– Кто конкретно вам интересен сейчас как человек думающий, говорящий, пишущий?
– Могу сказать о тех, кого я читаю. Из современных писателей читаю Улицкую, Прилепина, из журналистов – Колесникова, Архангельского.
– Веллер – ходячая фобия?
– Веллер меня не волнует.
– А Гришковец?
– Я очень хорошо отношусь к Жене, его правильно было бы включить в число моих любимых писателей. Хотя для меня он прежде всего театральный человек, ведь я застала его, когда он приехал из Кемерова со своим театром. Я наблюдала его первые появления на московской сцене, это были спектакли, сделанные по его текстам. Сейчас стиль Гришковца, который тогда, в 90-х, называли «новый сентиментализм», уже известен в деталях. А в то время, когда менялось мировое пространство, страны, строи, а все мы мыслили масштабными категориями, спешили к Белому Дому, к находящемуся под расстрелом парламенту... В этот момент выходит на сцену человек и говорит про мультики, которые мы когда-то смотрели, про «купить или не купить» ботинки, про то, как берёзы за окном колышутся. Смена регистра, в этом было очень много жизнелюбия. Витальность – черта, которая очень мне нравится. Если меня спросить, что я ценю в людях, могу сказать – энергичность. Но, скорее, жизнелюбие.
– Про Татьяну Толстую не могу вас не спросить.
– Татьяна Никитична – внучка Алексея Николаевича Толстого, красного графа. Это линия совсем другая. Это всё одна огромная толстовская фамилия, но мы не считаем себя прямыми родственниками, наши общие предки – это люди ХVII века, начала ХVIII. Татьяну Никитичну я очень ценю, всегда с интересом к ней отношусь, хоть она не так много пишет. Рассказы, с которых она начинала, и несколько её повестей я давно прочла. Мне кажется, что в её писательстве я больше ценю как она пишет, чем что она пишет.
– Коль скоро вы уважаете литературных стилистов, то, мне кажется, вам должен быть интересен Владимир Набоков.
– Ну, если говорить о классике, тогда другой совсем список. Хотя – да, я переживала период увлечения Набоковым. Но когда меня спрашивают про книжки, у меня всегда огромный перекос. Здесь постоянна я только в одном: с трудом читаю зарубежную литературу. Но список может быть очень большой, если говорить о классической русской литературе – и Астафьев туда входит, и Довлатов. Вообще – целая эпоха наслаждения Довлатовым! И, к сожалению, очень мало читаю зарубежки. Не вызывает она у меня того удовольствия, смакования слова, которое ты получаешь, погружаясь в русскую литературу, когда невозможно сказать, кто тебя больше радует – Гоголь, или Набоков, или Лев Толстой. Недавно я вдруг перечитала «Героя нашего времени», впервые за много лет. Блестяще написанная книжка, читать её надо сейчас, а не в 14 лет. Конечно, надо какие-то вещи перечитывать. Недавно перечитала и «Анну Каренину», с большим удовольствием.
Или вот я сейчас на дачу взяла «кое-что вкусненькое», специально ходила во всякие «Букинисты», не в Москве, а других городах, и накупила классики старых советских изданий, специально, чтобы на даче вечерком после ужина почитать хотя бы кусочек. И вот мы в семейном кругу вслух прочли классическое начало из «Нев-ского проспекта». Я понимаю, как это теперь странно звучит – что можно вслух друг другу читать книжки, будто бы это всё страшно далеко от современной действительности. На самом деле, если вы спросите людей, то книжки они читают гораздо больше, чем нам кажется.
– Любопытный факт из вашей биографии: вы работали официанткой в клубе «Экипаж». А в кино лучше всех официантку сыграла Людмила Гурченко, согласны?
– Это было такое время, когда я закончила университет и пошла учиться в другое место. Я была не уверена в выборе профессии и проработала тогда полгода официанткой. Сделала вывод, что одна профессия у меня уже в руках, накрепко. Как-то я навострилась, в официантках-то! Там же главная хитрость какая? Когда у тебя три стола, ты всегда успеешь. Хитрость необходима, когда у тебя 15 столов. Я до сих пор ценю во всей этой сфере обслуживания главный секрет: надо делать всё по-человечески. Я с молодости не любила и даже терпеть не могла, если ко мне люди как-то высокомерно обращались. Но любые вещи можно уладить, если по-человечески. Я однажды рыбный соус на ботинки посетителя пролила – и аж вообще замерла от того, что будет с этим важным господином, которому форелевый сок туда затёк! Но ничего, как-то удалось уладить, главное – действовать по-человечески, с душой.
Ко всему прочему тогда было и время такое – очень интересные люди вокруг работали. Сейчас мне кажется, что официанты – это просто официанты. А тогда это были прелюбопытные персонажи, которые подрабатывали официантами. Что касается Людмилы Марковны и её незабвенной героини-официантки… Я обожаю «Вокзал для двоих», это и потрясающе талантливый фильм, и очень пронзительная её роль. Вообще я очень люблю ранние рязановские фильмы – и даже не знаю, что сказать, кроме слов восхищения. Эта картина вышла, когда я ещё чуть ли не в школе училась. Очень явственно волновала эта сумеречная возможность счастья, когда всё может вмиг измениться к лучшему. В «Вокзале для двоих» всё сделано очень пронзительно. И достоверно. Вспомните хотя бы, как она бегала в купе к Михалкову.
– Вот вы говорите, что любите, когда «по-человечески», «с душой». Вряд ли у нас с кем-то ещё так тепло прощались, как с Гурченко. Ни один телеканал не остался в стороне – только о ней и говорили. А ощущения переизбытка не возникало.
– Она, конечно, личность очень колоритная, интересная. И даже при том, что в последние годы очень необычные, достаточно странные вещи делала. Я до сих пор помню, как замечательно она пела военные песни. Или какая самобытная она была в фильмах Германа. И такая в ней искромётность и потрясающая эстрадность – она была великолепна в этом. Но очень для меня важно было и то, что у неё есть совсем другая краска, совсем другая глубина. Личность в актрисе, в певице, в любом человеке, выходящем на сцену, – это главное.
– Да и в телеведущем – не на последнем месте. Взять хотя бы Ивана Урганта. Вы ведь были коллегами, вели вместе телепроект «Народный артист».
– Ваня человек очень яркий, остроумный, талантливый. С ним легко работать. С одной стороны, конечно, он себе на уме, с другой – поразительно отзывчивый ко всем. И меня очень радует, что его работа эстрадная, телевизионная, юмористическая совсем не единственное наполнение его жизни. Он серьёзно интересуется литературой, имеет массу искусствоведческих привязанностей, при этом в жизни тонкий и внимательный человек. И шутки его, даже о самых простых вещах, очень остроумные, потому что он гораздо глубже, чем то, что мы видим о нём в телекартинках.
– «Прожекторперисхилтон» смотрите? Кто там у них заводила?
– Они совершенно правильно сделали, что распределили амплуа, характеры. Когда мы с Ваней работали, тоже такие вещи учитывали. Не могут быть на экранном пространстве просто люди, из них надо делать персонажи. И выстраивать отношения между ними, как между персонажами. Вот это дурачок, который ничего не понимает, он всегда в числе последних. Этот – народным умом крепок, из деревни, а тот вон – столичный сноб. Очень важно для человека медийного иметь свой образ, который можно ухватить со стороны. Меня, например, часто обвиняли в том, что я занимаюсь разными вещами. Я была увлечена и развлекательным телевидением, и не развлекательным телевидением – и зритель не мог понять, ухватить – «что она такое?», «на каком стуле она сидит?». Я лично могу быть очень разная, но для зрителя я должна быть понятна. Амплуа, образ, имидж – как хотите назовите, но это важно для восприятия со стороны.
– Вот «со стороны» десятки лет и гадают: Россия – это всё ещё держава или страна-лузер?
– Я не могу сказать, что у нас всё прекрасно. Но я очень убеждённо верю в Россию. Мне кажется – как ни ужасно это звучит – как раз кризисы мы умеем преодолевать. Мы собираемся, когда плохо, трудно, больно. Но я не верю, что если мы ничего не будем делать, то оно само по себе вывезет. Какие-то вещи доведены уже до таких цифр, до такого состояния, что дальше невероятно сложно будет выправлять и на какие-то более-менее нормальные рельсы становиться. Я верю прежде всего в людей, это самое удивительное, что есть в нашей стране. И я верю, что после всех перипетий последних… Хотя, впрочем, перипетии у нас всегда. Сперва хотела сказать – последних 20 лет, потом – ста лет… Так или иначе, но мы встанем на какой-то спасительный путь, когда хоть немножечко подтянем все эти ужасы. Я верю в Россию.
– Однако чуть снизим пафос, даже диктофон отключился. А вот светские львицы и львы праправнучке Льва интересны?
– Я вообще не светский человек. Для меня это очень тяжело, мне всё время жалко на это времени. Чаще всего это не шоу, но немножко театр. Я не говорю, хорошо это или плохо, но я человек натуральный. Если мне интересно, то интересно, если нет – нет. Кроме того, жизнь настолько короткая, что я всё время жажду каких-то сильных впечатлений, предельной насыщенности. Она может быть самая разная. Вполне приемлемо просто валяться на травке и смотреть на солнышко – и тоже картина будет насыщенной. Надо так всё устраивать, чтобы всегда можно было спросить себя: что произошло с тобой сегодня? Или за последний месяц. Как ты прожил этот год? И чтоб обязательно был внятный ответ. Ты дурака валял и был абсолютно счастлив, ты много работал, ты переживал – и что-то понял? Но чтоб имелось что-то конкретное! Чтобы жизнь была осознанной, осмысленной, основательной.
– Вы – один из самых узнаваемых голосов радиостанции «Серебряный дождь». Но там же ведёт свои передачи и «львица» Ксения Собчак…
– Я мало с Ксенией знакома. Мы здороваемся. Разговаривали несколько раз. Боюсь, нового я о ней не расскажу. Но я ценю её за то, что она целенаправленный, целеустремлённый человек. Небанальный. И осознанно делает то, что хочет. Я не все её взгляды разделяю, конечно, но она, несомненно, очень яркая личность. А я вообще люблю, когда личность яркая, потому что можно быть «личностно» несогласной – и для радио это очень важно. Радио ведь можно слушать по разным причинам. Иногда слушаешь радиоведущего и думаешь: вот ведь как точно говорит, я тоже так думаю! А иногда слушаешь и недоумеваешь: да что же это она несёт там, всё совершенно не так, на сто процентов! И всё равно тебе интересно. Я сейчас говорю не конкретно про Ксюшу, а вообще, что в эфире должна быть личность. Ты переключаешь радио только тогда, когда там ни рыба ни мясо.
 – «Ни рыба ни мясо» – это поговорка. А если замахнуться на афоризм?
– Делай, что должен, – и будь что будет. Впрочем, нельзя сказать, что это моё руководство к действию. Гораздо серьёзнее моё убеждение в том, что одна из важнейших наших обязанностей перед Богом – быть счастливыми. Мы должны стараться эту обязанность выполнять всем ходом нашей единственной и неповторимой жизни.