«Конкурент» беседует с красноярским политологом, директором Центра гуманитарных исследований и консультирования «Текущий момент».

– Сергей Гурьевич, в разгар политической борьбы за мандаты в Государственной Думе, в преддверии выборов президента РФ у политологов нет дефицита пищи для размышлений. Бурно обсуждается российская политическая система. Ждут ли нас какие-либо изменения в ней?
– За последние годы в России определился тренд политического развития. Совершенно очевидно, что сложилась новая партийно-политическая система. Она достаточно жесткая. Это доминирование одной силы на всем политическом пространстве. Здесь есть плюсы – консолидация власти, возможности принимать и проводить в жизнь волевые решения. Есть минусы. Общедемократические потери – стирание грани между исполнительной и законодательной властью, исчезновение публичной политики, отсутствие общественной дискуссии. Это, кстати, результат не только монополии одной силы, но и отсутствия идей как на правом, так и на левом фланге – ни КПРФ, ни СПС ничего не могут предложить обществу. В политике нет идеальных решений, есть только оптимальные, поэтому нужна общественная дискуссия. Она как раз и позволяет найти этот оптимум.
– Выборы приходят и уходят. Какие еще современные проблемы интересны для анализа и обсуждения политологами, историками?
– Изменение психологии современного человека. Теории «информационного общества» родились тогда, когда еще не было персональных компьютеров, интерактивного телевидения, интернета, мобильных телефонов. Я был свидетелем, как пятнадцать лет назад в администрации края устанавливали первый в городе факс (в США факсимильная связь существовала с 40-х годов), теперь каждый первоклассник имеет мобильник. А завтра информационные технологии будут качественно отличаться от нынешних. Это сильно меняет привычную психологию. В средние века, чтобы написать письмо своей даме, рыцарь ходил месяц и думал. Потом еще месяц писал, после чего гонец, меняя лошадей, три месяца доставлял письмо. В свою очередь дама думала месяц, писала ответ и также отправляла его в долгий путь. А сейчас такой «рыцарь» пишет даме в «аське» или чате. Стало другим восприятие времени и пространства. Вероятно, это изменит жизнь современного человека во всех ее проявлениях – в экономике, политике, культуре, – как изменила ее когда-то первая технологическая революция – изобретение колеса.
– Как вы относитесь к прогнозам, которые многие аналитики называют делом неблагодарным?
– Я спокойно отношусь к прогнозам. Когда Гидрометцентр дает прогноз, это значит, что он не обязательно завтра сбудется. Просто когда-нибудь сбудется, этого достаточно. О каком конкретно прогнозе идет речь? В целом, всё будет хорошо!
– Вы не разделяете пессимистических настроений, которые сейчас популярны в обществе?
– Конец света, дефолт и все прочие ужастики? Кризисы стимулируют развитие. Хотя простому человеку, конечно, комфортнее жить в эпоху застоя. Некоторые наши экономисты, в основном оппозиционные к власти, прогнозируют в ближайшей перспективе осложнения, объясняя это внешним долгом госкорпораций, возможным падением цен на нефть и т. п. Думаю, это сильно преувеличено. Размеры Стабфонда, золотовалютные запасы, цены на энергоносители не позволят повторить 1998-й год. Конечно, мы привязаны к мировой экономической конъюнктуре. Если бы при Горбачёве баррель нефти стоил не восемь долларов, а восемьдесят, то история пошла бы совсем по-другому. Возможно, и Советский Союз сохранился бы. Но сейчас у нас достаточно ресурсов пережить любые катаклизмы.
– Вы связываете будущие успехи с новым президентом страны? Пока кандидаты не определились, можно составить портрет идеального правителя…
– В истории нашей страны были очень разные руководители. Мне симпатичен Александр III, который считался реакционным правителем. Есть даже такой термин «контрреформы», которые он проводил после Александра II. Александр III был самый русский царь, несмотря на то, что у него практически не было русской крови. И по авторитету своему, и по делам. Никита Михалков в своем «Сибирском цирюльнике» хотел показать именно эту эпоху Александра III. Что касается советского периода, то самым грамотным руководителем страны был Владимир Ильич Ленин. Грамотным в прямом смысле. Никто не оказал такого влияния на мировую историю, как Ленин. Никто не был таким жестким администратором, как он, даже Сталин. Кандидатскую диссертацию я писал – еще в советские времена – об Алексее Рыкове, преемнике Ленина на посту премьера. Работал в архиве, в фонде Совнаркома. Видел уникальные документы – Ленин принимал по 50 человек в день. Две минуты на прием: минута на формулирование вопроса, минута на принятие решения. Такая мощная административная машина, а ведь до 47 лет он не имел никакого опыта государственного управления. Разваливающуюся, в полном хаосе гражданской войны страну он сумел объединить, укрепить и возродить.
– Несколько лет назад современная Россия тоже была в хаосе. Налицо проведенные реформы, укрепление независимости и государства. Как вы оцениваете эти преобразования?
– То, что касается нынешней жизни, по сравнению с эпохой Ельцина перемены к лучшему, безусловно, есть. Это огромный шаг вперед в плане экономики и структурирования общества. Но мне кажется, что некоторые успехи преувеличиваются. Например, в области внешней политики есть немало проблем. Ведь внешняя и внутренняя политика – это одно целое, одна без другой не существует. У нас достаточно безграмотная внешняя политика на сегодняшний день. Нет серьезной перспективы, мы не знаем, чего хотим добиться на международной арене. Не знаем, как строить отношения с ближайшими соседями. А ведь СНГ – это территория наших интересов. Мы не поддерживаем русские этнокультурные центры за рубежом. В 20-е годы ХХ века эмигранты создавали в Харбине, Югославии, Чехословакии, Париже, Константинополе русские газеты, университеты, кадетские корпуса, русские театры. Но прошло время, и они вымерли. Русский этнокультурный центр на Ближнем Востоке – это Израиль. Люди ездят на машинах с российским флагом, смотрят наше ТВ, читают наши газеты. И это надо поддерживать, поддерживать русскую культуру за границей, иначе она умрет, как прошлая эмигрантская. Нет политики в отношении с самым ближним соседом – Украиной, а также Средней Азией, Казахстаном. На территории восьми из пятнадцати бывших советских республик находятся американские войска.
– Если вернуться к вопросам культуры, как вы считаете, серьезная литература, книги будут ли востребованы обществом сегодня так, как они были востребованы в сложные времена?
– Вообще большая трагедия в том, что исчез феномен толстых литературно-художественных журналов. При Горбачёве журналы имели многомиллионные тиражи. Сегодня они находятся на грани вымирания. Нельзя сказать, что вместе с ними перестала существовать русская литература. Но того общественного интереса, что был раньше, к ней уже нет. Газеты читает 7% населения страны. С учетом того, что это разные газеты, в том числе (а может, и в первую очередь) издания типа «Спид-инфо», то можно сказать, что читают очень-очень мало. Перестала существовать серьезная пресса. То, что есть, это очень скромно. А когда люди не читают, то они и не думают. Это плохо.
– Вы жили, учились в Москве. Что для вас значит столица?
– В общей сложности я прожил в Москве больше шести лет. Я ее видел в разное время. Моя Москва – это столица в 80-х годах. Сейчас она стала больше, красивее. Но она вместе с тем чужая, другая. Она оторвана от жизни страны. Там другой ритм. Это другой мир, не Россия. Хотя столица всегда отличалась от страны. Конечно, в Москве сосредоточен огромный интеллектуальный, творческий потенциал. Но это не Россия. Многие не любят слово «провинция». Но основная часть нашего народа живет не в столице, а в провинции. И было бы совсем неплохо перенести столицу страны, например, в Красноярск.
– Вы долго работали в журналистике. Как можете оценить ее уровень?
– В этом году я был председателем жюри конкурса красноярского Союза журналистов России. И узнал чудовищную цифру: 33 тысячи человек работает в журналистике. Это в городе Красноярске! Из всех этих 33 тысяч хороших журналистов совсем немного. Десятки радиостанций, сотни зарегистрированных газет, еженедельно возникают глянцевые журналы, которые совершенно никому не нужны и не интересны. Вчера едем в машине с Сергеем Бурлаку, включаем радио. Выпуск новостей одной из местных станций. Первая новость не про пожар в Москве, не про перестановки в правительстве, не об аресте генералов спецслужб, а о том, что Ксения Бородина написала книжку о том, «как на самом деле строится любовь на «Доме-2». Бурлаку говорит: «Новости из жизни мышей». Нечего добавить к этой характеристике. Если говорить о профессиональном уровне журналистов, то профессионалов очень мало. Многие молодые журналисты думают, что они несут некую миссию. На самом деле ничего они не несут. В хорошем смысле слова. На мой взгляд, журналисту не нужно журналистское образование. Он должен быть специалистом в той области, о которой пишет. У меня на эту тему многолетний спор с Зинаидой Ивановной Палиевой, заведующей кафедрой журналистики СФУ. В это же время медиа-сфера как бизнес развивается очень хорошо. Например, в Красноярске один из последних созданных телеканалов вовсю зарабатывал деньги, не выпустив еще ни одного журналистского продукта. Несколько лет назад я был председателем государственной аттестационной комиссии на журфаке в КГУ. Меня поразил низкий уровень выпускников. Их испортил спрос. С первого курса студентов берут на работу, и к пятому курсу они чувствуют себя профессионалами, состоявшимися журналистами. А это, к сожалению, не так.
– Какие личности стали для вас знаковыми?
– Я в свое время, работая в историческом журнале в Москве, познакомился почти со всеми классиками исторической науки. Они, так же как мои университетские учителя, оказали на меня очень сильное влияние. Я встречался со многими политиками, в том числе несколько раз с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. Встречался с Анатолием Чубайсом, пару лет назад он даже пригласил меня и еще двух человек к себе в Москву поговорить о текущем политическом моменте. Мы разговаривали всю ночь у него в штаб-квартире РАО ЕЭС. Я много общался с Геннадием Селезнёвым, когда он был спикером Госдумы. С маршалом Язовым, с Павлом Бородиным. С десятками других политиков разного калибра – от Асламбека Аслаханова до Бориса Фёдорова. Всё это обычные люди. Я не стал бы называть их «знаковыми», делать какие-то культы. Это наша беда – именно из политиков делать культы. Возьмешь именной указатель учебника по истории – там одни военные и политики. А должны быть ученые, писатели, художники. Этого нам не хватает. Я общался с разными людьми, и скажу, что люди науки и культуры значительно интереснее, чем политики. Например, Василий Павлович Аксёнов, которому исполнилось недавно 75 лет. Мы с ним вместе участвовали в Америке на семинаре Джеймса Биллингтона, директора библиотеки Конгресса США. Он в 1964 году написал свою классическую книгу «Икона и топор» о символах русской культуры. У меня были очень хорошие отношения с Виктором Петровичем Астафьевым. Я до сих пор храню газетку, где он мне писал пожелания в нецензурной форме, свойственной ему. Сначала я хотел отдать эту газету Валентине Михайловне Ярошевской. Но потом подумал, что лучше оставлю себе на память. Я не разделяю всеобщего поклонения нынешнему руководителю страны, хотя признаю его заслуги. А вообще «кумиры» – это, наверное, какой-нибудь Дима Билан. Но это вообще не ко мне…
– Какая зарубежная страна вызывает у вас наибольший интерес? Какое путешествие запомнилось?
– Я бывал в США. Несколько месяцев работал в Гавайском университете. Конечно, Гавайские острова – это нечто особенное. Это совершенно другая, не континентальная Америка. Гавайи – это вечный праздник, карнавал, фейерверк. Официальное название Гавайских островов – «Алоха-стейт». На языке аборигенов «алоха» означает вообще все положительные эмоции. В Нью-Йорке, конечно, произвел впечатление Брайтон-бич. Смесь старого Советского Союза с Америкой… Всё так мило, смешно, по-киношному. Там все ресторанчики, магазины передают атмосферу фильма Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода…» На меня достаточно сильное впечатление произвел Израиль. В первую очередь, своей прорусской настроенностью. Российские флажки, наши песни о главном, некая ностальгия по Союзу… А еще меня поразила Япония. Это страна, с которой надо дружить. Своеобразная, совершенно непонятная европейскому человеку страна, со своим укладом жизни, традициями. Я был два раза в Японии. Умудрился даже пожить пару недель в самурайском лагере, где нельзя курить и много чего еще нельзя. Это что-то типа туристической базы. Приезжаешь и попадаешь в жесткий распорядок. Утренняя общая зарядка. Все выходят и начинают говорить, что они полезного сделали и собираются сделать. Япония – страна технических достижений и очень трудолюбивого народа. Японцы построили огромный аэропорт, отвоевав землю у моря… Они работают и поэтому процветают.
– Поговорим о женщинах? У вас их, как минимум, трое..
– Жена и две дочери. Старшая – студентка третьего курса, а младшая в шестом классе. Они еще только определяются с выбором жизненного пути. Когда мне было 20 лет, я еще совершенно не знал, кем хочу стать.
– Как вы относитесь к шопингу? Ведь в вашей семье столько женщин… Наверно, они привлекают вас к радостям покупок?
– Не люблю ходить по магазинам. А старшая дочь даёт маме почитать какие-то книжки про шопоголиков. Наверное, это что-то юмористическое.
– Кто создавал ваш домашний интерьер? Вам нравится менять обстановку дома?
– Я не фанат ремонта и перестроек, а моя жена время от времени этим занимается. Моя задача – поменьше мешать процессу. Я со Жванецким согласен – «Ремонт нельзя закончить, его можно остановить».
– Была ли в вашей семье дилемма – жить в загородном доме или в городе?
– Что касается меня, то я совершенный урбанист. Хотя и родился в деревне. Мы живем в районе Взлетки. В этом году я даже на дачу ни разу не ездил. Могу съездить на природу, чтобы пожарить шашлык, сходить в баню, попить пива. А морковку дергать не люблю.
– Побывав в разных городах, странах, как оцениваете Красноярск?
– Уверен, что Петру Ивановичу Пимашкову памятник нужно поставить при жизни. Потому что очевидно: это самый выдающийся мэр современной России. Его много критиковали – когда тротуары выкладывались брусчаткой, когда появлялись фонтаны, дома с подсветкой, часы, пушка. А потом все вдруг увидели, что город реально преобразился. Попробуйте выехать в соседние города и посмотреть, что там происходит. Новосибирск себя провозглашает столицей Сибири. Но зимой там копоть лежит на снежных завалах, снег не вывозят с улиц. И наш Красноярск: чистый и ухоженный. За десять лет изменения произошли кардинальные. Город стал качественно другим. Набережная Качи, которую серьезно никто не воспринимал, сейчас становится любимым местом отдыха. А дворы? Это, действительно, надо ценить.
– Какие предпочтения у вас в еде? Любите национальную кухню?
– Я люблю национальное, для меня это бурятская кухня. Любимое блюдо – позы, бууза по-бурятски. Рубленное мясо в тесте, из семейства пельменеобразных на пару. Бурятский суп из баранины – бухулёр, что-то вроде кавказской хашламы, только круче. Люблю настоящий бурятский зеленый прессованный чай, который не заваривается, а кипятится. Но если буряты, монголы пьют его с маслом, то я просто с молоком. Бурятскую водку из молока – тарасун – могу пить. Позы делаю дома, жена их готовит. Чай присылает мама из Бурятии. Конечно, очень люблю байкальский омуль. Малосольный. Китайской кухней не увлекаюсь, а вот японская еда мне очень нравилась. Утром в японской гостинице каждый день шведский стол, только не европейский, а японский. Очень много свежей рыбы. Сырого тунца я поедал килограммами. Наверное, немного переел, сейчас отношусь спокойнее.
– Сергей Гурьевич, вы верите в приметы?
– Нет, я в них не верю, так же как в гороскопы. Более того, я знаю, как их составляют в газетах. Некоторые гороскопы очень вредные. Люди внушаемы. Если человеку дают установку, что он на этой неделе деньги потеряет, заболеет и так далее, то настроение у него явно испортится. И неприятности на самом деле могут произойти. Нужно, чтобы гороскоп всегда сулил только удачу, новые приобретения и прочее. Это заряжает хорошим настроением и помогает работать. Приметы и суеверия далеки от жизни. Хотя имеют объективное историческое происхождение. Они появились со времен древнего человека. Александр Сергеевич Пушкин был суеверным. Известно, как в декабре 1825 года, накануне событий на Сенатской площади, путь его экипажу перебежал заяц, и поэт вернулся в Михайловское. Этим он, вполне возможно, спас себя для русской истории. Суеверных людей очень много, среди них есть даже нобелевские лауреаты. В этом, наверное, нет ничего плохого.