Маниакально-депрессивный психоз – «болезнь ван Гога» – действительно сопровождает гениальность. Обзор, обобщающий данные ряда психиатрических исследований, отделяет «психотическую» гениальность людей искусства от «подагрической» гениальности, более характерной для ученых и государственных мужей.

(фото) Многие гении не в ладах с головой, но это не маньяки из фильмов ужаса.

Гениальность, как и любовь, подобна болезни, иногда очень тяжелой. Среди таких творческих личностей, как ученые, художники и поэты, есть много таких, которые немножечко сумасшедшие. Но это не сумасшедшие ученые из фильмов ужасов. Так утверждает австралийский психолог Клаудиа Стеджерс из Университета Монаша, одного из крупнейших университетов Австралии, входящего в полусотню лучших университетов мира.

В своем обзоре, посвященном связи между творческим началом и маниакально-депрессивным психозом (МДП, современный русскоязычный термин – биполярное аффективное расстройство), Стеджерс приходит к выводу, что эта связь очень сильна.

Такой вывод может показаться тривиальным (этим типом психического расстройства страдал, например, Винсент ван Гог), потому что интуитивно он очень понятен и известен очень давно, однако, пожалуй, в первый раз его достоверность ставится на уровень научно установленной истины.

Как известно, МДП представляет собой психическое расстройство, для которого характерны резкие смены настроения пациента – от глубочайшей депрессии до яркой вспышки ментальной активности, восторженной или, наоборот, крайне гневной. Связь этих вспышек с гениальностью была замечена очень давно, о ней говорили еще в позапрошлом веке, правда, тогда это был разговор о связи между гениальностью и чахоткой. Затем пришла эра «подагрической гениальности», которую четко показал блестящий российский генетик Владимир Эфроимсон. Подагра приводит к повышенному в десятки раз содержанию в крови мочевой кислоты, молекулы которой по архитектуре сходны с молекулами кофеина, иначе говоря, постоянно стимулирует творческую активность. Если подагрой в среднем болеют 0,6—2% людей, то среди оставивших след в истории человечества количество подагриков повышается до 15—20%.

В круг подагрических гениев входят Ньютон, Дарвин, Галилей, Лейбниц, Микеланджело, Гете, Бетховен, Рембрандт, Эразм Роттердамский, Бэкон, Лютер, Кромвель, но в основном это выдающиеся правители, полководцы и т. п., то есть представители профессий, нуждающиеся в постоянной энергетической подпитке своего темперамента.

Однако эпизодическая подпитка тоже может играть не последнюю роль. В своей книге «Предпосылки гениальности» Эфроимсон анализирует не только подагру, но и высказывает вполне обоснованное подозрение, что творческому успеху может содействовать также и МДП.

Анализируя работы последних лет, Стеджерс приходит к заключению, что «творцы» страдают этим психическом расстройством в десятки раз чаще обычных людей. Она упоминает работу, в которой исследовались наиболее известные поэты XIX века: их психическое здоровье было подкошено МДП в 30 раз чаще. В другом исследовании, касающемся 47 британских писателей и художников, 38% из них тоже в разной степени страдали этого заболеванием и пытались от него излечиться. Упоминается также полномасштабное обследование шведских школ: там успешные ученики оказались в 4 раза более склонны к МДП, чем середняки.

В обзоре упоминаются работы, доказывающие, что среди всех стадий эмоциональных «американских горок», свойственных этому психическому расстройству, особенной творческой активности способствует стадия так называемой гипомании – промежуточной стадии между нулем эмоций и наивысшим всплеском маниакальности.

Именно в таком состоянии художник или ученый находит необычные связи, пользуется наиболее сильными и неожиданными сравнениями, приходит к гениальным (то есть как бы и очевидным, но никем раньше не замеченным) выводам. Иными словами, иногда творческий успех есть следствие полусумасшествия.

 

Приводятся также статистически аналогичные результаты обследования студентов художественных училищ, причем те из них, кто склонен к резким перепадам настроения, замечают за собой эту склонность, понимают не только связанные с ней творческие успехи, но и угрозы здоровью, однако в большинстве своем лечиться не хотят.

Стеджерс напоминает, что против МДП хорошо помогает литий: он замедляет смены настроения и сужает диапазон их размаха, соответственно, снижая у многих пациентов их творческую активность, так что здесь они должны сами выбирать между здоровьем и успехом. Тот же выбор стоит и перед врачами, потому что в тяжелых случаях МДП может привести и к суициду.

 

Как появилась человеческая речь – то, что мы называем своим языком? Все мы знаем, что многие животные передают друг другу сообщения с помощью криков, рычаний и иных звуков. Но каким образом и когда появилась способность передавать слова и складывать их в предложения?

Ранее самая распространенная гипотеза гласила: тогда же, когда появился совместный труд. Охотясь и работая вместе, первобытные люди должны были согласовывать свои действия – отсюда возникла потребность в появлении общего языка, который позволил бы голосом передавать всем понятные сообщения и таким образом действовать совместно и эффективно. Именно в этот период развития человека в его мозге формировались так называемые речевые анализаторы – структуры, отвечающие за то, чтобы не просто услышать набор звуков, произнесенных сородичем, а воспринять их как единое целое и сложить в осмысленные слова и предложения, словом, понять, что сказал другой.

То есть, до сих пор ученые предполагали, что речевые анализаторы – структура, уникальная для человека. Однако совсем недавно группа исследователей из Университета штата Джорджия (США) обнаружила: такой механизм есть и у человекоподобных обезьян.

Способ доказательства этого факта был несложным и довольно надежным. Ученые предлагали шимпанзе, которая долго прожила среди людей и умела понимать более сотни человеческих слов, прослушать речь, сильно искаженную при помощи посторонних шумов. Научиться понимать отдельные слова может и обезьяна. Однако если бы гипотеза о речевых анализаторах как специфически человеческом механизме была верна, услышать набор шипящих и скрипучих звуков и мысленно «достроить» их до понятных слов мог бы только человек. Но эксперимент показал другое…

Шимпанзе Панзи росла среди людей с тех пор, как ей исполнилось всего-навсего восемь дней. «Приемные родители» старались почаще вести с ней беседы и вообще обходились как с человеком. В результате словарный запас обезьянки сейчас составляет около 130 английских слов, а для общения она использует специальную доску с лексиграммами – условными обозначениями знакомых ей понятий в картинках и символах.

Таким образом, по словам когнитивного психолога Лизы Хэймбауэр, Панзи идеально подходила для проведения подобного эксперимента.

Ученые решили проверить, сможет ли шимпанзе распознавать искаженную и зашумленную речь. Для затруднения восприятия они применяли в первом случае синтезатор шумов, который делал речь скрипучей и хриплой (такой она может казаться людям, пользующимся слуховым аппаратом), а во втором – синтезатор синус-волн, понижающий голос на три тона (любители старых кассетных плееров на батарейках могут вспомнить, во что превращался голос певца, когда зарядное устройство садилось). Предшествующие наблюдения показывали, что, к примеру, слова с искажением синус-волн с трудом разбирают даже люди.

Чтобы мотивировать Панзи, ученые предлагали лишь приятные для нее слова, такие как «воздушный шар», «картошка, «банан», «щекотать» – всего 48. В каждом случае шимпанзе нужно было выбрать одну правильную лексиграмму из четырех – таким образом, вероятность «случайного попадания» в правильный ответ составляла всего 25 процентов. По свидетельствам экспериментаторов, посторонние шумы не составляли для Панзи особых затруднений: она сумела различить более половины (55 процентов) слов с шумовым искажением и около 40 процентов слов с искажением синус-волн. Такие результаты практически исключают возможность случайного выбора правильных ответов. К тому же, чуть лучшие результаты показали и люди-добровольцы, принимавшие участие в эксперименте. Тридцать два испытуемых человека узнали соответственно 70 и 40 процентов зашумленных и искаженных синус-волнами слов.

Какие же выводы можно сделать на основании этого эксперимента? Во-первых, он опровергает постулат, согласно которому человек развил свои уникальные речевые способности уже после разделения эволюционных ветвей гоминид и человекообразных обезьян. Эксперименты с Панзи показали: речевой анализатор сформировался в мозгу приматов задолго до появления человека, видимо, у общих предков человека и шимпанзе.

Безусловно, свою роль сыграло и долгое пребывание Панзи среди людей – однако, несмотря на особенности ее «биографии», она все же оставалась обезьяной. «Это доказывает, что даже довольно сложные феномены человеческого восприятия речи находятся в пределах понимания некоторых животных», – пишут авторы исследования в журнале Current Biology.

Американские ученые планируют продолжать эксперименты с Панзи, чтобы пролить свет на формирование человеческой речи в филогенезе. «Мы хотели бы более детально исследовать механизмы, помогающие Панзи распознавать как чистую, так и искаженную речь, и сравнить их с человеческими», – говорит Лиза Хэймбауэр.